Прима-балерина Большого театра, народная артистка России Мария Александрова исполнила новую роль — Жар-птицу в одноименном дягилевском балете, возрожденном Андрисом Лиепой. Премьера спектакля в рамках проекта «Русские сезоны XXI века» фонда имени Мариса Лиепы состоялась в Ярославле. Сегодня Александрова танцует в Самаре. Затем последуют Казань, Саратов, Рязань, Пермь, Тюмень и Нижний Новгород. Накануне путешествия с Марией Александровой встретилась обозреватель «Известий«
«Я — огненная птица»
вопрос: Чем привлекают вас дягилевские балеты?
ответ: Они невероятно женственные, женщина там — высшее существо, обладающее огромной властью. Костюм и грим Жар-птицы для меня вообще особенные. Я и сама огненная птица, поэтому Жар-птица гораздо ближе мне, чем, к примеру, Одетта в «Лебедином озере».
в: Когда говоришь о вас людям, не очень сведущим в балете, они в первую очередь вспоминают «Ромео и Джульетту» Доннеллана — Поклитару, где вы танцевали Джульетту-хулиганку. Вам не обидно за ваши классические роли?
о: Нет, я знаю, что сделала их с полной отдачей. Другое дело, что мало партий, стопроцентно интересных не только мне, но еще и зрителю.
в: Ваша коллега Светлана Захарова, увлекшись поиском ролей, поставила для себя именной балет: «Захарова — суперигра». Не увлекает ее пример?
о: Балет под названием «Маша Александрова» невозможен. Мне интереснее наблюдать искусство во мне, нежели себя в искусстве. Главное — образ, который создаст Маша Александрова, при этом ее имя будет просто написано в программке.
в: Насколько я знаю, Захарова пришла к руководству и сказала: «Я хочу поставить для себя балет». Вы можете прийти к гендиректору Иксанову и сказать: «Я хочу»?
о: Я сделаю более тонко. Постараюсь, чтобы это был спектакль, соразмерный уровню Большого. Мне хочется, чтобы в этом театре ставили великие хореографы.
в: Кого вы хотели бы пригласить?
о: Не люблю забегать вперед. Победу надо готовить. Я вообще в своей профессии всегда все доказывала, отстаивала право на любую свою партию.
в: Как думаете, почему к вам такое настороженное отношение?
о: С меня всегда требовали больше, чем с остальных. Наверное, видели, что любое замечание не уходит в песок. Мой типаж может нравиться или не нравиться, но отрицать то, что я профессиональная балерина, никто не сможет.
в: Вы абсолютно честны по отношению к коллегам?
о: Да, я никогда не занимала ничьего места.
в: И никогда не участвовали в интригах?
о: Нет. Но если спрашивали мое мнение, я всегда его высказывала.
в: Когда петербургская балерина Диана Вишнева захотела стать примой Большого, вы в компании коллег пришли к Иксанову с протестом. Зачем?
о: Это был тот случай, когда спросили мое мнение. И это не интрига, а элементарное умение взаимодействовать с людьми, с которыми работаешь.
в: Насколько я помню, Вишнева не претендовала на многое. Кажется, хотела станцевать «Сон в летнюю ночь». Стоила ли игра свеч?
о: Никаких игр не было. Хотелось, чтобы в труппе были нормальные отношения, чтобы люди, которые приезжают со стороны, тебя уважали. А здесь, на мой взгляд, человек ставил себе задачей не присутствие в Большом театре, а удовлетворение своих личных амбиций — ну, скажем, быть ближе к президенту.
в: Нормальное желание для примы-балерины. Так всегда было в русском императорском театре.
о: Значит, я ненормальная балерина.
о: И у вас не возникало чувства избранности, когда на ваши спектакли приходили руководители государства?
о: Никакой избранности я не чувствовала. Люди хотят прийти в театр, почему бы нет? Они в этом тоже могут быть человечны. И я вообще не ощущаю, что танцую в некоем правительственном театре. Особенно сейчас — после того как один театр закрыли, а другой открыли, и этот театр немножко не соответствует былому масштабу.
в: Вы на своем веку еще станцуете в том, масштабном театре. Или нет такой уверенности?
о: А будет ли тот масштаб? Когда закрыли театр, я ощутила, как течет история, как один масштаб меняется на другой, причем прежний уходит в небытие и никогда не вернется. Будет другой, заново созданный.
в: Вы всерьез верите, что у старого Большого была некая мистическая аура?
о: Я ее видела, чувствовала, понимала. Отрицать ее — все равно что отрицать душу. Никто не доказал ее существования, но все знают, что она есть. И так не только в Большом. Когда выходишь на сцену Парижской оперы, становишься другим человеком.
«У нас была идея, что мы — творцы, а Ратманский эту идею убивал»
в: В Парижской опере вы станцевали несколько спектаклей. Успели понять, чем этот театр отличается от Большого?
о: Я заметила, что руководство Парижской оперы очень следит за артистами. Брижит Лефевр (арт-директор балета Гранд-опера. — «Известия») летает на гала-концерты с участием своих танцовщиков, ей важно, чтобы гала-концерт выглядел достойно. Это заставляет артиста все время быть в тонусе, убирает лишние амбиции, дает ощущение, что за ним стоит театр. Я точно знаю, что на какой-нибудь гала-концерт, если это не определенная акция, наше руководство никогда не полетит.
в: В Большом вы существуете сами по себе?
о: А у нас все очень странно. В чем-то мы сами себе предоставлены, но стоит проявить самостоятельность, как тут же начнут говорить: этого нельзя, того нельзя. Есть бренд Большого театра. Театр занимается продвижением себя, а мы его крепостные артисты. Ну, может быть, не крепостные, а просто работающие здесь в данный момент.
в: Владимир Васильев говорил, что раньше в этом театре служили, а не работали…
о: Знаете, Алексей Ратманский (в 2004-2008 годах худрук балета Большого театра. Ныне хореограф-резидент Американского балетного театра . — «Известия») очень долго вбивал нам в голову, что балет — наша работа. Все были с идеей, что мы творцы, а он эту идею убивал. И это вызывало возмущение.
в: У вас тоже?
о: Естественно. Я, например, не хочу эту партию, потому что я себя в ней не вижу, не чувствую. А он ставил дело на поток. Он вообще был другой, из другого теста.
в: Он, как и вы, выпускник московской школы.
о: Школа московская, да. А личность создана не в России. Наверное, это отложило свой отпечаток.
в: Мне кажется, в новейшей истории балета Большого театра правление Ратманского было самым ярким — после Григоровича.
о: Нет, мы шевелились, конечно. Непонятно только, зачем. Время прошло, осталась только память о шевелении.
в: У вас остались «Золотая маска» за «Светлый ручей», поставленный тем же Ратманским, Джульетта…
о: «Ручей» был еще до прихода Алексея Осиповича на должность худрука, а «Ромео и Джульетта» ныне не идет. Так же как нет нашумевшего «Русского Гамлета», который был моим первым балетом…
в: Сейчас — при худруке Юрии Бурлаке — вы служите или работаете?
о: Я давно для себя определила, что занимаюсь любимым делом. Терпеть столько, не любя, я бы не смогла.
в: Вам лично нужен художественный руководитель?
о: Как сказать… Я смотрю на руководителей так же, как они на меня. Я знаю, что они есть, они — что я есть и со мной нет проблем: меня можно оповестить за два часа до начала спектакля, и я станцую. А неизменными для меня в театре — в силу того что художественные руководители меняются часто, и каждый приходит со своим товаром — остаются две величины: Татьяна Николаевна Голикова, мой педагог, с которой работаю с первых своих дней в театре, и сама профессия. Я готова вкладывать в нее все больше и больше, но делаю пока мало.
в: Это шутка? Вы танцуете почти весь репертуар.
о: Есть то, что диктует руководство, и есть то, что могу и должна сделать только я.
в: И что мешает?
о: Наверное, некая неопределенность. Чтобы что-то создать, надо рисковать. Можно уйти, например, из театра и удариться во что-то другое. А можно постараться это совмещать. Я хочу, чтобы создавались крупные интересные спектакли. Если они не создаются здесь, то они есть в мире. Значит, нужно идти за ними в мир. Сейчас я все больше думаю в этом направлении.
в: Кстати, о мире. Многие западные звезды не понимают, как можно всю жизнь проработать в одном театре. У них принцип: пять лет в одном театре, пять — в другом, поездил по миру и довольный ушел на пенсию. Вам такой расклад нравится?
о: Расклад неплохой, но не хочется понижать планку. Когда приезжаешь в другой театр, сразу понимаешь: не то. Хочется, чтобы вокруг тебя работали лучшие люди. Это реально засасывает. Когда смотришь на наш кордебалет, хочется, чтобы такой кордебалет был в любом спектакле. Но бывают моменты, когда устаешь от этого театра и мечтаешь куда-то уехать.
в: Просто на гастроли или подать заявление?
о: Подать заявление — это смешно. Всегда должно быть место, которое тебе как дом. Еще Нина Ананиашвили мне говорила: «Нужно возвращаться в театр, чтобы тебя здесь собрали».
«Телешоу мне неинтересны»
в: Лет в сорок балет для вас закончится…
о: Может, и раньше, кто знает. Поживем — увидим. Как сказано в известном фильме: «В сорок лет жизнь только начинается».
в: Ульяна Лопаткина, когда мы с ней об этом говорили, сказала, что участь бывших танцовщиков — психологическая смерть. Вы готовы умереть?
о: Готова. Я всегда знала, что жизнь намного длиннее, чем эти яркие 20 лет.
в: Придя в балет, вы уже понимали, что придется уйти в расцвете?
о: В восемь лет я вообще много что понимала. Когда поступила в училище, первым вопросом, который я задала маме, был: «Смогу ли я иметь детей?».
в: И что вам ответила мама?
о: «Вырастешь — узнаешь».
в: Сейчас, как я понимаю, для балерины дети — не проблема.
о: Абсолютно. Еще я точно знала, что эта профессия научит меня каким-то очень важным вещам, расскажет мне, кто я есть. Этим я и по сей день занимаюсь — поиском себя.
в: Ваши коллеги уже ищут себя в других сферах — на телевидении, в светской жизни, в Госдуме…
о: Теперь времена двойных стандартов. Есть вещи, которые раньше не прошли бы. Мне кажется, после определенных передач артисту больше не разрешили бы выходить на телевидение. Или он не оставался бы в Государственной думе, не соответствуя этому учреждению.
в: Востребованность артистов в других областях жизни несовместима с работой в театре?
о: Нет, просто если вы заявляетесь на другой масштаб, то будьте любезны с ним соотноситься. Если ты депутат, то надо, чтобы твое присутствие в Думе не вызывало сомнений у людей, у коллег. Надо думать, зачем тебе все это. Надо, наверное, просто учиться думать.
в: Вы принципиально не принимаете участия в гламурных мероприятиях, телешоу?
о: Мне неинтересно это пустое времяпрепровождение. К тому же я не люблю наше сегодняшнее телевидение и не смотрю телевизор.
в: «Культуру» тоже не смотрите?
о: Редко, в основном поздно вечером, все больше новости.
Светлана Наборщикова
