На сцене Большого театра балерина Мария Александрова всего за несколько лет создала целую галерею разнохарактерных героинь: Одетта–Одиллия в «Лебедином озере», Аспиччия в «Дочери фараона», Фея Сирени в «Спящей красавице», грубоватая, спортивная Джульетта и многих других. С появлением Александровой поклонники балета заговорили о возвращении Большого к уровню Плисецкой и Лепешинской. На днях у балерины начались большие гастроли по России, а в начале декабря будет выступление в Париже на вечере в честь 100-летия сезонов Дягилева. Накануне гастролей Мария АЛЕКСАНДРОВА встретилась с корреспондентом «Новых Известий»
– Мария, начнем с главного. В ближайшее время у вас сразу несколько масштабных гастролей – в Париже и в России…
– В Париже будет гала-концерт, посвященный столетию сезонов Дягилева. Третьяковская галерея везет туда выставку о «Русских сезонах», а Большой театр совместно с Парижской оперой подготовили праздничную программу. И вот 16 декабря я должна танцевать «Треуголку» с Жозе Мартинесом. Кстати, когда премьера была в Москве и Мартинес приезжал сюда, он был искренне удивлен – не ожидал, что я на таком уровне исполню свою партию. Получился совершенно характерный спектакль. А в ходе большого тура по России я исполняю главные партии в «Жар-птице» и «Павильонах Армиды». Начинаем в Ярославле, потом будут Самара, Пермь, Тюмень, а заканчиваем в Нижнем Новгороде.
– Говорят, что в балете российский зритель – самый чуткий…
– Все зависит от того, о какой России мы говорим. Зрители в провинции действительно искренне воспринимают все, что им показывают, стараются понять замысел, чувствуется, что во время спектакля они думают. А московская публика очень сложная. В столице зритель холодный, инертный. Разбудить в них желание даже просто похлопать – это колоссальный труд.
– То есть они приходят отдыхать, но не думать?
– Да, заплатили деньги, а вы меня развлекайте. Это очень чувствуется. Но я прекрасно знаю, что пройдет спектакль, и все равно они встанут, и все равно отдадут дань. Человек – он ведь уникальное существо, меняется в предлагаемых обстоятельствах. И дело не только в театре. Например, ты прилетаешь из-за рубежа в Россию и сразу чувствуешь, насколько здесь агрессивная среда. Мы не умеем улыбаться незнакомым людям. Это у нас не принято. Поэтому так много несдержанного хамства. Нет уважения к человеку как к человеку. Он обязательно должен быть кем-то. Тогда он уважаем. А если ты просто человек, то тебя можно и унизить, потому что я так хочу, такое у меня настроение. В России все смотрят на статус. А с другой стороны, о каком статусе может идти речь, когда ты приходишь в магазин или в ресторан, а перед тобой стоит официант, и ты не знаешь, на какой козе к нему подъехать? И ты вынужден подбирать слова, чтобы тебя нормально обслужили. Это же неправильно. Французы обслуживают публику так галантно, что это вызывает уважение. А русские просто хамы. И всё тут.
– Давайте вернемся к разговору о Париже. Наверное, у вас не бывает времени прогуляться по городу?
– Бывает. Это один из немногих городов, где я люблю гулять ночью, потому что нет толпы туристов, и он сразу становится невероятно масштабным. С каким-то простором и особым духом. Я вообще лишена какого-то воображения, а там оно просыпается.
– То есть вы реалист?
– Я скорее перфекционист. Если начать рисовать, то рисовать надо хорошо. Если писать книги, то писать хорошо. А в Париже у меня просыпается струна эмоциональности, когда мне хочется и писать, и рисовать. Там я всегда жалею, что не умею играть на музыкальных инструментах, потому что возникает зуд что-то создать. Вообще мне идет этот город.
– Вам, наверное, предлагали навсегда перебраться в Париж?
– Да, но надолго покидать Россию смысла нет. У меня здесь много интересной работы. Да и все в балетном мире знают, что Маша Александрова – балерина Большого театра. Приезжаю на спектакли за рубеж, оставляю за собой шлейф и возвращаюсь обратно.
– Вы начинали в кордебалете Большого театра. А многие ваши одноклассницы остались там по сей день…
– Но это лучший кордебалет в мире. И здесь не нужно жалеть этих людей. Они все равно лучшие из лучших.
– Тем не менее прима-балериной стали вы…
– Это мечта, которая сбылась.
– А вы испытывали дискомфорт от того, что сверстники остались в кордебалете? Ведь с их стороны может быть женская зависть и подобное…
– Я от них этого не испытывала. Это вопрос к ним – как они меня видят и как оценивают. Во всяком случае, у меня с ними хорошие отношения. Кто хочет общаться – все общаются. Мальчишки как были забавные со школы, как доводили меня, так и по-прежнему пытаются меня довести.
– В каком смысле «довести»?
– У нас всегда были отношения как у щенков в вольере. Такими они и остались. А что касается моего перехода из кордебалета в прима-балерины, то к этой цели я шла очень честно – нигде не слукавила.
– Что вы имеете в виду?
– Я никогда ни от чего не отказалась. Танцевала и в кордебалете, и сольные вариации. Нужно было исполнять партии второго плана – я бралась и за это. И это время – одно из самых сложнейших – когда я, будучи непризнанной балериной, танцевала вариации и вела при этом спектакль. Колоссальная нагрузка! И я не позволила себе ни от чего отказаться. Это может быть даже в укор нашей молодежи, которая выбирает: мол, это я хочу делать, а этого не хочу. Я действовала по принципу – маленьких ролей не бывает.
– Вы однажды сказали, что балет – это очень больно…
– Больно… Ноги стираются в кровь. Но в балете это всегда. Здесь еще многое завязано на человеческих отношениях. Люди ведь все яркие и неординарные, существующие в своем довольно узком мире. И процент одаренных людей на квадратный метр просто зашкаливает. Бывают ситуации, в которых нужно помнить, что жизнь делают люди. Если пустить все на самотек, то это перерастет в нелицеприятное зрелище. Поэтому я как-то выработала в себе иммунитет к театральным интригам.
– Как именно?
– Например, есть темы для разговора, которых я никогда не касаюсь в нашей профессии. Я никогда не разбираю вопросы частного порядка того или иного человека. Каждый делает то, что он хочет, и я не буду осуждать, перемывать кости людям моего круга, с которыми я общаюсь. Это мое сознательное решение. Я вообще своих коллег очень люблю и знаю, что им тоже тяжело репетировать. Мы же репетируем в десятки раз больше, чем танцуем. Вся наша работа состоит из огромного количества репетиций.
– Иначе говоря, если артист балета не участвует в спектакле, это не значит, что он ничего не делает?
– Совершенно верно, у нас ненормированный рабочий день. Единственный праздник, который мы можем себе позволить, – это 1 января. Все остальные праздники артисты балета на работе.
– А отпуск?
– Отпуск у нас есть. Считается, что он большой. Но насколько я знаю, даже артисты кордебалета редко отдыхают по два месяца, которые нам полагаются. Как правило, в это время у них важные поездки, выступления за рубежом. Да и ни один артист балета не может долго отдыхать, потому что ты за месяц выходишь из формы, а возвращаться в форму гораздо мучительнее, чем в ней существовать.
– Как быстро можно выйти из формы?
– За две недели – так, что потом за всю жизнь не нагонишь. Смотря что ты делаешь в это время.
– Балет часто сравнивают со спортом…
– Только в одной связи: балет – единственное искусство, где завязана физика человека. И репетировать много надо, поскольку помимо интеллектуального развития и душевного обогащения роли, мы еще должны сделать так, чтобы тело при поиске образа нам не мешало. А это самое трудное.
– Допинг в балете возможен?
– Наверное, возможно все. Что касается меня, я ничего не употребляю вообще. Не курю, выпиваю мало…
– Разве бывает, что балерины курят?
– Да, есть знаменитые фотографии или рассказы людей, которые попадали за кулисы во время «Лебединого озера» и в антракте видели лебедей, курящих сигареты. Артисты балета весьма необычные люди – внешне производящие впечатления таких эльфов, занесенных непонятно откуда. Но при этом могут быть и жесткими, и достаточно циничными. Потому что профессия жесткая.
– А проконтролировать, как говорят спортсмены, «соблюдение режима» в балете возможно?
– Нет, бесконечные медкомиссии нас не проверяют. Но нам и медали не раздают, как в спорте, поскольку искусство – вещь субъективная. Кому-то нравится, кому-то нет. У нас нет тех, кто, Боже упаси, начинает думать: «Вот, я первый». Это место меняется здесь очень часто. Надо быть лучшим. А первым – смысла не имеет. Мне всегда хочется, чтобы зритель меня понял. В этом вопросе я, наверное, эгоистка, но все-таки выхожу на сцену не для зрителя, а для себя. Но зритель вносит ощущение этой четвертой стены… Я как бы разговариваю с зеркалом. И моя конечная цель – изменить душевное состояние зрителей. Другое дело, что я не боюсь быть непонятой. Очень круто смотреть порнуху, когда прекрасно понимаешь все, что там происходит. Для этого нужно смотреть, как трахаются русские мужики и бабы. мы приготовили несколько самых горячих видеороликов. русское зрелое порно на нашем сайте только в лучшем качестве. Наши сучки показывают весь свой профессионализм в оральных ласках, когда круто отсасывают пенисы своим мужчинам, а потом эти крошки отдаются парням в киски. Как раньше в опере засвистывали, так и в балете могут бросить веник. Меня это не выбьет из колеи. Я не от самоуверенности говорю, просто я не привязана к каким-то страхам. Жизнь – это одно, а что касается профессии, то я не завязана ни на критиков, ни на зрителей.
– А можно ли понять балет с чистого листа? Ведь бывают весьма солидные люди, которые приходят в музыкальный театр впервые…
– Да, можно и понять, можно и не понять. Все зависит от того, на какой спектакль ты пришел, какое у тебя настроение и кто танцевал. Бывает, что настроение просто не соответствует тому, что происходит на сцене. Особенно сложно, когда человек приходит, не зная, зачем он пришел. И удивить такого зрителя непросто. Но если вдруг удается – то это уже мастерство.
– Сейчас Большой театр переживает не самые легкие времена в том плане, что еще в 1990-е годы он стал менять курс, ориентируясь на современное искусство. В советское же время это было скорее хранилище академических традиций. На ваш взгляд, каким должен быть ГАБТ?
– Он должен быть разным. Но держать академическую планку тоже обязан. Чем лучше классическая база, тем больше крона у этого дерева. В последние годы было несколько скандалов, связанных со смелыми постановками на сцене Большого. Но понимаете, если руководство театра делает скандал, то рисковать надо по-крупному. Вы делайте тогда, чтобы в этом скандале были великие имена, чтобы они с удовольствием хотели здесь работать. Тогда любой скандал и не будет скандалом, а станет вызовом творчеству, столкновением театральных традиций. Тогда будет варево из классического, современного, неоклассического… А когда вы зовете в этот театр одного человека неизвестно откуда, второго человека неизвестно откуда, то это уже не скандал, а мелкие козни. Когда есть четкая классическая база, то нужно осознавать, что есть планка, которую нельзя ронять. Если вы пригласили человека, так вы дотяните его до нужного уровня – объясните, что планку нужно держать.
ВИКТОР БОРЗЕНКО
