Андрис Лиепа, знаменитый танцовщик и балетмейстер, привез в Ростов если не всех, то самых ярких премьеров и прим балета Москвы и Питера, среди них – Николай Цискаридзе, Илзе Лиепа, Михаил Лобухин. Гала-концерт в ростовском музтеатре – дань 75-летнему юбилею его легендарного отца Мариса Лиепы. Какой балет успешно конкурирует с футболом, рассказал Андрис «ПРОБЕ».
– Насколько сейчас популярны монументальные балетные спектакли советской эпохи – «Спартак», например, в котором блистал ваш отец в роли Красса? Ведь этот балет был визитной карточкой нашего балетного искусства на Западе…
АНДРИС – «Спартак» идет в Большом театре, идет в театрах Красноярска и Новосибирска. И на очередные гастроли Большой везет в Лондон именно «Спартак». Конечно, сегодня нет таких мощных харизматичных исполнителей, как Марис Лиепа и Васильев, но те, кто не видел их на сцене, с удовольствием смотрят новое поколение танцоров. Это в Москве в Большой идут на все – человек приехал в столицу, и если он хочет увидеть балет, он идет в Большой. На Западе все жестче и проще: если зрителю не нравится, он не покупает билет. А билеты на российский балет продаются за несколько месяцев до приезда труппы.
– Изменилась ли роль балета в сознании обывателя сегодня?
АНДРИС – Сейчас у инвесторов и у зрителей в моде спорт. Но наши футболисты, в которых вкладывают астрономические суммы, что-то не радуют победами. А балет, как и космические исследования и испытания, по-прежнему – визитная карточка нашей страны. За него не стыдно. И я мечтаю о временах, когда наше телевидение будет транслировать международные конкурсы балета и оперы наравне с Олимпиадой или спортивными чемпионатами мира. Ведь след от искусства остается в душе надолго, а после футбольного матча – лишь пара-тройка эпизодов.
– Вы выросли, можно сказать, на сцене Большого. Как рано вы ощутили или осознали свое признание?
АНДРИС – Я родился в семье артиста балета и драматической актрисы. И как родители работают, мы с Илзе видели с детства. Нам повезло, что провели мы его за кулисами Большого театра и драматического театра им. Пушкина, в котором тогда работали Фаина Раневская, замечательный режиссер Борис Иванович Равенских. А в Большом тогда танцевали Марис Лиепа, Васильев, Максимова, Тимофеева, а ставил – Григорович… Просто общаться с этими людьми и жить атмосферой театра такого уровня – уникальная возможность. Причем мы видели как блестящую часть театральной жизни, связанную с успехом и цветами, так и ту трудовую изнанку, которая этот успех обеспечивала. Мы видели, как серьезно отец работает, сколько уходит сил. После большого спектакля он худел на пять килограммов! Настолько сильная эмоциональная выкладка идет, что реально из организма с потом выходит такое количество воды. Я сам ловил себя на мысли: когда я прихожу на работу, брюки на мне сидят нормально, а после спектакля – висят. Кажется, что ерунда какая-то, а на самом деле за три часа заметно теряешь в весе…
– Эта трудовая изнанка балета вас не оттолкнула?
АНДРИС – Нет. Мы знали с самого начала сложности балетного мира и уже ничего не боялись. А дети обычно приходят в балетную школу после того, как увидят «Щелкунчик», красивых танцовщиц в пачках, всю эту сказку. И потом их ставят к станку и заставляют в течение двух с половиной часов двигать ножкой вправо-влево под довольно нудную музыку. Но ребенку-то хочется побегать, поиграть, погулять! И так – пять-шесть лет, прежде чем ты выйдешь на сцену.
– Столь долгий путь к сцене накладывает отпечаток на характер? Дисциплинирует?
АНДРИС – Без характера сделать вообще ничего невозможно. В балете – хорошая здоровая конкуренция. Попадая в театр, ты решаешь две проблемы, одну – творческую, другую – психологическую. Как и в спорте: кажется, что все одинаково работают и должны бы выдавать одинаковый результат. Но психологически кто-то может собраться в самый ответственный момент, хотя у него данных гораздо меньше, а тот, у кого потрясающие природные данные, потрясающая плавучесть, например, не могут выйти из своего собственного рекорда. Побеждает тот, кто на чемпионате мира или на Олимпийских играх включает все, что у него есть. Вот пловец Владимир Сальников, пожалуйста, – характерный пример.
Ты не можешь быть в форме все время – ты должен быть в форме в определенный момент. Для артиста это – день спектакля. Нельзя держать себя на пике формы всю неделю. Если у тебя спектакль в среду, то именно в среду ты должен выдать максимальный результат. И через два дня, если грядет новый спектакль, суметь восстановиться.
– Вместе с сестрой Илзе вы возглавляете Фонд имени Мариса Лиепы. Что делает фонд для подготовки таких вот сильных кадров? Вы можете рассказать историю восходящей балетной звезды, которую поддержал фонд?
АНДРИС – Помните такую – Настю Меськову? Она впервые появилась в телепрограмме «Утренняя звезда» у Юрия Николаева, и я увидел, как хорошо она танцевала. Потом Настя поступила в балетную школу при Московском хореографическом училище. И наш фонд назначил ей, как и другим талантливым учащимся, стипендию. И потом получилось так, что стипендиаты фонда должны были танцевать в отчетном концерте. Настю Меськову поставили в дуэт со звездой Мариинского театра Андреем Баталовым, и они в финале танцевали па-де-де из «Дон Кихота». И это еще до того, как она вообще выпустилась из школы! Вот такие вот чудеса бывают. Сейчас она – в труппе Большого театра.
Но цель наша – не только финансовая поддержка. Иногда нужно просто обратить внимание на талантливого ребенка, ведь это очень важно в начале пути. Ему важно попасть в профессиональную среду, услышать какие-то жизненные истории, истории успеха от уже состоявшихся артистов. Для меня, например, остались незабываемыми встречи в балетной школе с танцорами Большого театра. А в свое время два разговора с Рудольфом Нуриевым абсолютно поменяли мое ощущение того, что я дальше должен в жизни делать.
– В Москве, Петербурге, Новосибирске есть уже традиции. А что нужно для того, чтобы создать балет на новом историческом месте?
АНДРИС – Талантливый хореограф! Морис Бежар создал балет в провинциальной швейцарской Лозанне. На берегу Женевского озера до него никто балетом не занимался и не увлекался. В 1991 году я работал у Бежара две с половиной недели. Выучил спектакль. Затем был арендован большой экспоцентр, в нем установлены сцена, партер на полторы-две тысячи зрителей, и зал забивался полностью, чтобы посмотреть новый спектакль Бежара… Чтобы запустить новое явление, нужна талантливая личность.
– Вы много ездите по стране и миру в поисках талантов, председательствуете в жюри конкурсов. Где сейчас зажигаются новые звезды балета?
АНДРИС – Я бы привел пример Китая! Они развиваются со времен Мао Цзэдуна, когда СССР и Китай обменивались специалистами. С конца 1950-х годов там работал великий танцовщик и хореограф Петр Гусев. Он известен и как партнер Улановой и Плисецкой в Большом театре, и как худрук театра им. Кирова, и как теоретик балета. Конечно, китайский балет поднимали и другие балетмейстеры, я лишь называю самого яркого. Они берут все, что им дается, китайцы – талантливые ученики. Недавно на международном конкурсе в Шанхае, где я участвовал в работе жюри, китайские танцоры взяли все призовые места. И не потому, что китайские коллеги им подсуживали, это был международный конкурс с международным жюри, а потому, что китайцы – лучшие. Лишь одна девочка из Кореи взяла призовое место, а трое китайцев получили Гран-при.
– Китайцы на какую балетную школу ориентируются?
АНДРИС – На русскую классическую традицию.
– Балет – искусство консервативное, в нем редко происходят революции-прорывы. Можно ожидать чего-то, подобного прорыву начала прошлого века, обеспечившему успех русских дягилевских сезонов и вообще развитие модерн-балета в ХХ веке?
АНДРИС – В своем проекте «Русские сезоны XXI века» я хочу обернуть взор публики к тому самому новаторскому началу прошлого века, когда Сергей Дягилев совершил эту «революцию». Почему? Дягилев после 1917 года остался на Западе, и практически все его нововведения прижились в США, Европе, а у нас – нет. И Баланчин, и Мясин, и Лифарь – все, кто сотрудничал с Дягилевым – развивали свое искусство вне России. А нам достался, увы, урезанный, советский, цензурированный вариант. Например, был совершенно фантастический балет Баланчина – «Блудный сын», в котором в свое время потрясающе танцевал Михаил Барышников. Понятно ведь, что в СССР нельзя было ставить спектакль на библейскую тему…
Мне хочется вернуть людей туда, откуда началось это расставание с новаторством, которое продвигал Дягилев. Чтобы молодежь сегодня увидела лучшее из того репертуара – и пошла дальше. Чтобы она научилась делать такие спектакли, которые через сто лет будут так же ярко и свежо смотреться, как сейчас балеты эпохи Дягилева. Я не берусь вводить что-то радикально новое, я хочу реставрировать лучшее и еще не до конца оцененное, более того – не познанное широкой публикой.
Вера Котелевская
журнал «Проба» (Ростов-на-Дону)
